Взять на карандаш

Надя Плунгян и Виктория Ломаско

Наталья Чермалых

13 листопада 2013

2701

"I prefer drawing to talking. Drawing is faster, and allows less room for lies". Le Corbusier

"Я предпочитаю рисунок слову. Рисунок отнимает меньше времени и оставляет меньше пространства для лжи". Ле Корбюзье

6 ноября в Москве завершилась выставка женской социальной графики "Феминистский карандаш - 2", объединившая 35 художниц из разных регионов России, многих постсоветских (включая и Украину) и европейских стран. Выставка стала результатом глубокого кураторского исследования, проведенного художницей Викторией Ломаско в соавторстве с искусствоведом и активисткой Московской Феминистской Группы Надей Плунгян. Виктория и Надя последние несколько лет работают сообща, составляя кураторский тандем, а возможно и первое кураторское микро-объединение в России, вокруг которого движутся по разным траекториям художницы, активистки, теоретики и практики, объединенные общим спектром идей: верой в возможность политизации художественного процесса на постсоветском пространстве и готовностью прилагать усилия к тому, чтобы феминистская повестка вышла на авансцену публичных дискуссий в России и за ее пределами.

Все это немного напоминает зарождение феминистского художественного движения на Западном побережье США. На заре 70-х это произошло вокруг коммуны Джуди Чикаго (той самой, которая пригласила 39 значительных женщин на "Званый ужин"), включавшей 15 начинающих художниц. Потом была первая кооперативная галерея женского искусства Галерея 25 во Фресно, инновационный курс Джуди Чикаго в Кэлартс и, наконец, Дом Женщин (Women’s Building) в Лос-Анжелесе: огромное пространство, полностью подчиненное женскому сотворчеству, на протяжении почти десятилетия считавшееся феминистской меккой.

Из этой насыщенной среды вышли такие фигуры, как Мириам Шапиро (Miriam Schapiro), Шила Леврант де Бретвиль (Sheila Levrant de Bretteville) и Арлен Рейвен (Arlene Raven), Марта Рослер (Martha Rosler) и Мэри Келли (Mary Kelly), Кейт Милетт (Kate Millett)и Ненси Сперо (Nancy Spero), Джун Вейн (June Wayne) и революционные Герилла Герлз (The Guerrilla Girls) – чьи работы недавно фигурировали на выставке "Феминизм от авангарда до наших дней" в Музее Веры Мухиной, где (о, времена, о нравы!) кураторы превентивно отцензурировали любое упоминание Pussy Riot, в купе с пост-суфражистскими хоругвями Умной Маши.

Нечто похожее на Дом Женщин мы пытались организовать и в Киеве: в 2012 году в пространстве ныне закрытого Центра Визуальной Культуры "Феминистическая Офензива" устроила "Женский Цех" - открытые мастерские для художниц. Женский Цех задумывался как свободное пространство для коллективной работы, обсуждений и обмена опытом, основной целью которого было поддержать и углубить наметившиеся феминистические тенденции в украинском арт-сообществе. Сепаратистскую стратегию женского объединения жестко критиковали и тогда – такого рода критики не удалось избежать и организаторам "Феминисткого Карандаша-2". Однако, по прошествии нескольких лет, я считаю, что для многих художниц совместная "цеховая" работа в безопасном пространстве стала возможностью выделить и обрисовать для себя круг тем, связанных с опытом ежедневного угнетения и, может быть, открыть для себя новые перспективы осмысления окружающей реальности. Личной, политической, социальной – для каждой по-своему.

Отдаленное эхо нашей общей работы я уловила недавно на выставке, посвященной номинант(к)ам премии Пинчука 2013 года в одноименном арт-центре: Алина Копица, Анна Звягинцева, Евгения Белорусец, Жанна Кадырова и Леся Хоменко присутствовали на Женском Цехе в 2012, не все, но большая часть работ, выставленных в галерее сегодня, включают и феминистскую проблематику. Среди приглашенных зарубежных участниц Женского Цеха была и Надя Плунгян, с которой мы по счастливой случайности познакомились несколькими месяцами ранее в Париже. Вдвойне приятно осознавать, что большинство украинских участниц Феминистского Карандаша-2 – Оксана Брюховецкая, Анна Звягинцева, Алевтина Кахидзе и Алина Копица – попали в поле зрения Нади именно в Киеве. Мой диалог с Надей, начатый тогда, относительно понимания эгалитарных стратегий в сфере кураторства, преодоления иерархичности отношений куратор-художник, вопросов феминистской педагогики и этики, не прекращается и до сегодняшнего дня.

Виктория Ломаско тоже хорошо известна в Украине как художница-график. Ее "Хроники сопротивления" - графические репортажи с авангарда белых протестов в Москве выставлялись на Книжном Арсенале в 2012 году и, наверное, запомнилась многим своим живым взглядом и обезоруживающим умением художницы моментально, в нескольких штрихах схватывать не только факты, но и сиюминутную эмоцию, нерв происходящих политических событий, одновременно фиксируя и интерпретируя их. Несколькими годами ранее ее графическая документация громких судебных процессов экспонировалась в рамках выставки "Судебный эксперимент" в Центре Визуальной Культуры. С тех пор рисунки были объединены в книгу "Запретное искусство", а проект "Рисуем суд!" стараниями Виктории разросся и включил большое количество других графических свидетельств институционального насилия, к которому так часто сводятся суды в России и за ее пределами.

В серии, представленной на ноябрьской выставке в Москве, - графическом очерке "Девочки из Нижнего Новгорода" наблюдение Ломаско расширяется до целого визуального социологического исследования, анализирующего повседневность работниц сферы сексуальных услуг. Работа действует одновременно на нескольких уровнях, как визуально-текстуальный полилог: собственные наблюдения художницы, портреты героинь и документальные свидетельства их прямой речи (записки с политическими требованиями, обращенные к власти) работают как разностороннее размышление на тему регуляции проституции. Художественное исследование здесь граничит с документом, однако графическое обобщение обеспечивает героиням анонимность, которую не могли бы дать такие средства визуальной фиксации, как фотография или видеосъемка.

Похоже, анонимность - еще одна общая черта современного феминистского искусства: из 35 участниц выставки почти треть работает под псевдонимом. По мнению Нади Плунгян, это связано с давлением, прямым и опосредованным, которое художницы испытывают, высказываясь на остросоциальные, но до сих пор не легитимированные в публичной сфере темы: сексуальное насилие, насилие в семье, изоляция матерей-одиночек и многодетных матерей, инвалидность. Горечь сквозит и в словах Виктории Ломаско, когда она описывает враждебность, игнорирование или агрессивные нападки со стороны сообщества, которое в других контекстах ценит ее графику: социально-ангажированные и политически подкованные художники почему-то теряют чувствительность, когда речь заходит о собственных женах, подругах или матерях.

Возможно, с тем же набором причин и следствий можно связать и сам генезис современного феминистского движения в России: стоит признать, что феминизм здесь вышел не из левой, правозащитной или академической среды, а скорее из низового кибер-активизма. На мой взгляд, работа с интернет-пространством и одновременно стратегия вывода этого поля в публичную сферу – одна из самых инновационных частей выставки. Лаконичные политические высказывания центральных кибер-феминисток Умной Маши (Москва-Копенгаген), Анны Репиной (Подольск) или Хагры (Казань), временно деконтекстуализируются, попадая в несвойственное для них пространство (с мерцающего экрана – в галерейный зал) – однако, тем самым, они захватывают новые пласты аудитории и неожиданно ярко резонируют со смысловым наполнением работ более "видимых" художниц.

Как кураторы, Плунгян и Ломаско не боятся работать с широкой палитрой техник, демонстрируя целый срез современного графического искусства: от классических техник – карандашных набросков Анны Звягинцевой, линогравюр Ирины Васильевой, акварелей Глюкли до городских трафаретов группы Жена и муралов Микаэлы, от компьютерной графики Koivo до масштабных фресок Марины Напрушкиной. Парадоксально, но именно такое многообразие пластических решений московское художественное сообщество воспринимает в штыки, называя то "стенгазетой", то "винегретом", то "супом из женщин". Агрессию вызывает и анонимное активистское высказывание: плакат казанской кибер-феминистки Хагры, посвященный женщине в спорте, за несколько дней до закрытия сорвали неизвестные.

Пространство экспозиции дает возможность отследить разные формы взаимодействия текста с изображением в поле графики: иногда текст на листе фиксирует внутренний женский монолог, как в зарисовках Алевтины Кахидзе "Чтобы быстрее убиралось", посвященных ежедневному "сражению" с бытом, или в рисунках Эммы Нарховой: "Надо спешить, надо спешить, опаздывать нельзя!" Порой этот внутренний монолог передает чужие слова, резонирующие в голове, словно въевшиеся в подкорку мозга: "40 – предпенсионный возраст! Это не искусство, это домашнее музицирование!" Это слова с "Автопортрета" Лены Хейдиз, где уставшее женское лицо обрамляют высказывания окружающих, на грани лести и презрения, которые художнице приходится слышать в свой адрес. В работе белоруски Марины Напрушкиной черная стена становится пространством монолога матери художницы, протестующей против политической деятельности дочери: "Хочешь произвести революцию? Спасибо, мы уже видели, чем они заканчиваются!" Стоя перед этой стеной, начинаешь задумываться о том, как часто политическая деятельность нашего поколения – это не только противостояние консервативному обществу и власти, но и внутренняя, невидимая конфронтация с поколением наших матерей и отцов.

Стоит отметить также внимание кураторов к авторской каллиграфии: особенно сильна она в литогравюрах Ирины Васильевой – питерской художницы из митьковского круга, где сквозь узловатые, неровные буквы, процарапанные на черном фоне, будто бы слышится голос лесной Бабы-Яги, с которой иронично ассоциирует себя художница в своих "Женских историях". Подобного эффекта семантического слияния текста и изображения достигает так же киевлянка Эмма Нархова в гравюрах-«каллиграммах». Здесь восклицание ребенка "Папа, не бей маму!" превращается в решетки его детской кроватки, а мать устало облокачивается на собственные слова: "Что ты такое придумал, маленький, папа никогда маму не бил…"

На более общем уровне можно с уверенностью сказать, что выставка расширяет повествовательное поле современного социального искусства, возвращая рисунку право документировать процессы, происходящие в обществе (в актуальном искусстве эта область закреплена за документальной фотографией), включая его самые малоисследованные сферы: то, что можно было бы назвать археологией (постсоветской) повседневности. Среди таких микро-историй особое место на выставке отводится сообщающимся сосудам детской и женской уязвимости,: одиночество девочки с бантиками из одноименной серии Лены Хейдиз, взаимное притяжение девочек-подростков, их общее противостояние враждебному миру (Александра Гардт, Алина Копица) и, наконец, создание своего полупрозрачного фантастического мира, пространства свободы – как на акварелях Глюкли, от которого рукой подать до первых независимых политических высказываний, отчетливо видимых в работах 14-летней Лидии Коровкиной.

Эмблемой выставки стал абрис с древнегреческого сосуда, изображающий женскую фигуру, которая держит над головой оружие – острый карандаш. Похоже, Виктории вместе с Надей Плунгян удалось провести тонкую, но четкую линию феминистского сопротивления, объединяющую юношеское неповиновение и гендерное диссидентство с открытым политическим протестом, основное оружие которого – острие карандаша, направленное против репрессивной власти как таковой. А она, как известно, не обязательно порождается государственным аппаратом или институцией: репрессивными могут быть не только психиатрическая лечебница или тюрьма, но и собственное материнство и/или детство, травмирующие отношения, и даже (как, например, в работах Полины Петрушиной) личность говорящей, распадающаяся на множество острых осколков. Однако, как говорил Мишель Фуко "Where there is power, there is resistance". Визуальной метафорой этого сопротивления можно считать полотно феминистского знамени с рисунка Манной Каши, объединившее в одну протестную группу женщин, стирающих белье и протестующих на демонстрации. А может быть, это одна и та же женщина в разные моменты ее личной истории?

P.S: Тем более нелепым в этом контексте выглядят "графические реплики" художницам, потихоньку оставленные в пространстве экспозиции, зато призывающие феминисток к "открытому диалогу". Интересно, задавали ли себе вопрос авторы этих "радикальных воззваний", чьими руками будут отмыты эти следы? Хотя, возможно, они рассчитывали, что работница-узбечка сама сойдет с граффити группы Ганди, чтобы добровольно смыть со стены их "радикальное" изображение члена.